Кому что. Кто-то в Новый Год хотел айфон в подарок, кто-то отпраздновать в интересном месте, кто-то с любимыми быть. Я в этот Новый Год хотела только одного, чтоб мой брат не умирал. Последнюю неделю его мучала высокая температура и скорая убеждала нас, что это нормально, это просто грипп. Делали укол, температура падала, кровь до предела разжижалась, температура уходила ненадолго и снова возвращалась. Пять дней мучений с температурой сорок – а в ответ от наших доблестных спасателей: «нормально, так должно быть». Это страшно и для здорового человека, для человека с раковым заболеванием крови – это беда.
В пять утра он встал и начал падать в обморок. Мама успела подхватить и позвала меня. Так холодно, громко и пугающее еще не звучало мне мое имя. Первым делом я дотронулась до лба, когда он безвольным и тяжелым телом падал на мои плечи. Холодный, холодный лоб. Мы довели его до кровати и положили. Я молилась, чтоб он был жив, потому что в темном коридоре не могла этого разобрать. Неужели это все? Неужели так все закончится? Неужели это закончится сейчас? Я опоздала?
Я не попадала в цифры на мобильном, когда вызывала скорую, и мне казалось, что она едет вечность. Я смотрела в его глаза и видела, как они стекленеют. И снова животный страх раздирает душу: это все? Замерший в позе, в которой мы положили его на постели он лежал с открытым ртом и глазами, которые смотрели в никуда. Я просто гладила его и старалась не плакать, чтоб не пугать его. Мне казалось, что он умирает. Умирает на моих руках.
Приехала скорая и долго не знала куда его забирать. Оказывается в Киеве тридцать первого декабря негде сделать анализ крови и негде ее перелить. Мы уехали по скорой в приемное отделение городской больницы. Он сам смог дойти до койки в темном углу больницы, отделенном занавеской. Долго-долго они не могли решить, что с ним делать. В лаборатории у них никого нет, анализ сделать некому. Читали его выписку и явно не понимали того, что там пишут. Кто-то вообще окажет ему помощь? – кричала я. Зачем мы сюда приехали? — спрашивала я у скорой и видела недоумение в ответ. Мне было так горько перед ним… Одетый он лежал на койке в захламленном проходе больницы, которая не видела ремонта больше лет, чем нам двоим вместе взятым. Пришел один врач. Надменный, равнодушный и грубый. Долго спрашивал чего его позвали из реанимации и что именно этот человек должен делать в реанимации. Ему показывали выписку, он сказал, что его заболевание безусловно тяжелое, что нам надо позвать инфекциониста, что у него вероятно грипп или другой вирус. Я продолжала требовательно спрашивать как ему можно сделать анализ крови и что с таким заболеванием ему возможно срочно необходимо переливание крови, что в его случае это вопрос жизни и смерти. Улыбочка на лице появилась у врача, издевательская такая улыбочка. В лаборатории никого нет, что вы от меня хотите, мне лаборатория не подчиняется.
Семь утра… Я в семь утра тридцать первого числа звоню лечащему гематологу. Берет трубку ее сонный муж и обещает разбудить жену. Она перезвонила, и я с надеждой ей рассказывала, что Богдану плохо, что температура огромная, что мы вызвали скорую, но его привезли и бросили, и к нему за час подошел только здоровый мужик из реанимации, хам, который чуть градусником не порвал ему подмышку. «У нас лаборатория тоже выходная. Ира, я ничего не смогу сделать, даже если выйду на работу. И если вы привезете мне его домой, я ему тоже помочь не смогу. Требуйте анализов, их должны сделать. У них должна быть ургентная лаборатория, должен быть лаборант в реанимации. Требуй от них, разбирайся, кричи, не молчи, не жди, они должны это сделать. Звони в министерство здравоохранения. Альтернативой может быть какая-то частная платная клиника.» Подошла в дежурной и объяснила, что они должны сделать. А услышала в ответ, что они ничего не должны. Что лаборанта нет, что людей у них не хватает, что за такую зарплату никто не хочет работать, и ее лицо было насмешливым к моим наивным требованиям. То есть ему никто не поможет здесь? – уже кричала я. В ответ меня воспитывали, откровенно грубили и просто ставили на место. В такой же захламленный проход, в который заперли моего брата дрожать в лихорадке температуры.
Просто оставляйте его здесь и уходите – говорила мне дежурная высокомерно повышенным голосом. Зачем? Что вы ему будете делать, если у вас некому даже анализов сделать? Дались вам эти анализы, зачем они вам? Оставляйте его и уходите, незачем тут истерики устраивать. Сегодня некому сделать анализы, а может кто-то и придет. Не придет сегодня, второго числа придет.
Забрала я его из этого тухлого прохода и увезла… В спину мне кричали, что я хочу его угробить, забирая в таком состоянии… Его смогла госпитализировать одна только клиника – «Борис». Ему сразу сделали анализы и выявили сильную интоксикацию печени. От того, что ему пытались лечить грипп, которого нет, препаратами, которые категорически противопоказаны при его заболевании, печень страдала вдвойне. Назначили лечение. После капельниц он стал оживать… Лицо его было еще страшного цвета, но мимика выражала облегчение. Кризис спровоцировала основная болезнь крови. Та самая, которая в Украине просто не лечится.
На Новый Год в заветные для кого-то двенадцать часов праздника, я тихо плакала свернувшаяся на смотровой койке рядом с братом. Я не знала обычного праздника в этот день. Мне салюты нарушали наконец возможный сон. Я плакала от облегчения. Я плакала от того, что он действительно был на волоске от смерти. Пускай я и осознавала раньше, что это возможно, но сегодня я это увидела. Когда взрывались салюты, я думала о том, что я могла его навсегда потерять в этот день. Что Новый Год для меня бы мог начаться с пустой душой. Что в его комнате больше бы никто не зажег свет. Я не знала обычного праздника, не успела поесть, вокруг не было украшений, елки и прочей мишуры. Но подарок несомненно был. По-настоящему самый дорогой, самый ценный, самый нужный. Он жив. Он все еще со мной и у меня есть время на борьбу. Я просто не могу не успеть. Никакими словами нельзя передать как страшно, когда на твоих руках умирает родной человек.
Пожалуйста, помогите мне. Единственный его шанс жить – это трансплантация костного мозга, операция, которую в Украине не проводят вообще, которая за границей заоблачно дорогая и на которую мне катастрофически не хватает денег. Для Вас, кто читает эти строки он всего лишь чужой человек. У всех есть заботы, работы, проблемы. Но я вас очень прошу – поделитесь тем кусочком счастья, которое у меня забирает РАК. Счастья не потерять родного! Я борюсь за него настолько неистово и упорно, насколько только могу и умею. Я не брошу его никогда, ни за что, ни при каких обстоятельствах. Говорят, каждый приходит один в этот мир, а мы пришли вместе, просто Богдан на 8 лет раньше. Он не будет один, пока я жива. Я его не оставлю, но горькая ирония в том, что я одна не способна ему помочь. Я буду держаться, потому что вижу как дорого ему каждое мгновенье, как каждый день он преодолевает огромную боль, чтобы просто жить. Я буду искать деньги ему на операцию, только вот получиться у меня может только при том условии, если каждый, к кому я обращаюсь за помощью — не отвернется. Не останется в стороне, а сделает то, что ему по силам. Я осознала цену деньгам за это время… Если только за них нельзя купить жизнь, они практически ничего не значат. Вы потратите их и снова заработаете. Обязательно заработаете. Деньги приходят и уходят. Вещи надоедают, портятся и выбрасываются. Человеческая жизнь – то, что по-настоящему дорого. Родной человек – это совершенно бесценно для каждого из нас. Это счастье, бессознательное счастье, когда жизнь продолжает быть подарком Бога и за нее не назначают цену. Я год только мечтаю об этом счастье. Помогите мне собрать деньги на его лечение. Помогите, дайте шанс. Каждый из вас безгранично счастлив, если не знал таких минут.
Я уже многим обязана людям – знакомым и незнакомым, которые поддержали меня, и я смогла отправить брата на обследование в Израиль, где и окончательно стал вопрос – ткм или жизнь. Я благодарна каждому, кто мне помогал. До слез я ценю то небезразличие, которое многие люди уже проявили. Но все титанические усилия останутся бесполезными, если не начать лечение или начать его слишком поздно. Год бесконечных бессонных ночей, каждодневная борьба и поиски… мои первые седые волосы в двадцать четыре года – все будет напрасно, если его не станет. Я люблю его. Вы его не знаете. Право жить – должно быть правом каждого человека, но всегда так бывает. Помогите его спасти. Мне не у кого больше этого просить, только у людей, которых знаю и которых никогда не видела. Спасибо Вам…